– Почему?

– Если что-то пойдет не так… – начала я. – В прошлый раз это чуть не прикончило меня. И тебя. Особенно тебя. А я тебя довольно сильно люблю… – Я замолчала, сбитая с толку. – Послушай, на этот раз твоя мать права.

Он резко прервал меня:

– Что ты имеешь в виду, говоря, что она права?

Треск.

Громкий, хрустящий порыв ударил в окно гостиной и, казалось, улетел обратно, но не раньше, чем оконное стекло рассыпалось на осколки, четыре зазубренных куска шлепнулись на пол, а в воздух полетели мелкие крошки льда. Я втолкнула Себастьяна на кухню. Раздался приглушенный стук в дверь.

– А ну пошли вон! – закричал Себастьян.

– Да пошел ты! – Смех, негромкий разговор, топот ног, убегающих прочь.

– Что это, черт возьми? – Я побежала к двери, но он схватил меня за руку.

– Не надо. Черт с ними.

– Что это за дела?

– Три-четыре мальчика. Они дети, мелкие. Они все время так делают. Та старушка в соседнем доме, они два раза к ней вламывались и крали вещи. Мы отправили ее в больницу. – Он пожал плечами. – Эта улица, она не у дороги, а между домами и железнодорожными путями, здесь не ездят машины.

– Вызови полицию, – сказала я. – Черт возьми, они не могут просто так делать!

– Никакого толку. – Себастьян почесывал голову, глядя на стекло на полу. – Боже. Мне придется снова вызывать Гарри.

– И давно это продолжается? Ничего подобного не было, когда я была здесь.

Он крикнул из кухни:

– Они тебя боялись.

– Ха-ха.

– Понятия не имею. Сейчас все серьезнее, особенно в этом году, не знаю почему. Возможно, в городе лето. Люди начинают психовать.

Я открыла дверь и выглянула на улицу. Ничего необычного. Никакого шума. Но я знала, что они где-то поблизости.

– Маленькие ублюдки, – сказала я, страх и гнев смешались с адреналином, который уже бурлил во мне. – Я их достану.

– Нина, серьезно, вернись! – закричал Себастьян. – Не усугубляй ситуацию.

– Со мной все будет в порядке. Не волнуйся!

– Боже мой! – раздраженно крикнул он. – Ты говоришь, как твоя мать.

Я уставилась на него.

– Что ж, ты тоже говоришь, как твоя мать.

– Ну, – мягко сказал он, – иногда она права. Не всегда, но…

Я посмотрела на него.

– Когда ты словил такой дзен? – сказала я, закрывая дверь.

– После того как ты ушла, – сказал он, подталкивая меня локтем.

Я открыла кухонный шкафчик и достала несколько пакетов и скотч, который все еще был там. Он подмел осколки, а я заклеила окно скотчем, и мы спокойно поговорили, а потом…

Видите ли, думаю, я знала, что это произойдет, так или иначе, так как шок всегда пробуждает желание. Я приготовила ему чашку чая, он приготовил тосты – арахисовое масло и топленое масло, мои любимые, – и мы сели на диван.

Я прикоснулась к нему большим пальцем ноги.

– Скажи честно. Тебе нравится этот дурацкий ковер?

Себастьян озадаченно огляделся, потом опустил глаза.

– А, этот. Неееет. Нет. Я просто хотел тебя позлить.

Я засмеялась и вдруг поняла, что не могу перестать смеяться.

Он наблюдал за мной.

– Помнишь, ты всегда… Ну, ты не очень-то умела идти на компромисс. Синдром единственного ребенка, я полагаю.

– Начнем с того, что это чушь, – сказала я, вытирая глаза. – Большинство единственных детей, которых я знаю, гораздо более здравомыслящие, чем люди из больших семей. – Он рассмеялся. – Это правда! – сказала я, стараясь не оправдываться. – Ты думаешь, что из нас двоих именно я не способна к совместной жизни? Ты, который запер дверь в ванную, когда мы пригласили Ли и Элизабет, и отказывался выходить, потому что я не открыла твое вино.

– Я купил его специально к рыбе…

– Себастьян, – терпеливо объяснила я. – Нам было по двадцать лет. Нас не должно было волновать, как правильно подавать рыбу с вином на званых обедах.

– Всегда нужно стремиться к лучшему.

– Нет, не надо быть таким претенциозным. – Мы смущенно улыбнулись друг другу, потом кто-то постучал в парадную дверь, и я чуть не выпрыгнула из кресла. Мимо, смеясь, пробежали дети.

– Господи, опять они! – сердито сказала я, вскакивая.

– Нет, это совсем другое дело, – сказал Себастьян. – Сегодня суббота. Им скучно. По крайней мере, сегодня не учебный день, что еще хуже. – Он взял меня за руку. – Не нервничай.

– Я и не нервничаю, – ответила я, качая головой. Я чувствовала себя очень спокойно. Эти дети, квартира, чайное полотенце, воспоминания. – Послушай, – вдруг сказал я. – Мы не можем все вернуть, правда? Ты же понимаешь? – Я вгляделась в его лицо. Он повернулся ко мне, покусывая губу.

– Да, Нинс. Но, кажется, я могу попытаться.

У меня перехватило дыхание.

– Тебе нужен кто-то очаровательный, кто пишет книги по истории, и может постоять за себя в диалоге с Циннией, которая знает всех на свете, имеет кучу докторских степеней и хочет поехать в отпуск в Эсфахан и Микронезию.

– Но я не хочу кого-то другого, – сказал он, и его улыбка стала болезненной. – Я хочу тебя.

– Нет. Ты хочешь, чтобы у нас все тогда получилось, любовь моя. – Я взяла его длинные пальцы и сжала их в своей руке. Я посмотрела на костяшки пальцев, на неровный шрам на большом пальце после аварии на лодке, когда ему было десять лет, на родинку на левой ладони. И эта девушка снова была мной, той, которая ничего не боялась, которая знала верный путь.

– Я любила тебя, Себастьян, – сказала я. – Правда. Это была не игра. Это было по-настоящему.

Он посмотрел на меня.

– Я знаю, любимая.

Тишина ревела у меня в ушах. Мы смотрели друг на друга. Я слышала, как мое сердце колотится в груди.

– К черту, – сказал он и поцеловал меня.

Наши руки все еще были переплетены. Я прижалась к нему, и он вздохнул, потом схватил меня за плечи, его губы скользнули к моей шее, к моей щеке, а потом мы оба откинулись назад, тяжело дыша, и я робко улыбнулась и сказала:

– Просто…

– Просто что?

– Просто твоя мать… – начала я.

Он искренне рассмеялся.

– Перестань говорить о моей матери. Вы друг друга стоите. Обещаю, если ты еще раз заикнешься о ней, я вышвырну тебя на улицу.

Я улыбнулась и кивнула.

– Обещаю. – И добавила: – Наш диван, ты помнишь…

Он покачал головой:

– Нет, Нинс, не напоминай, ладно?